28 лет назад трагически погиб усть-лабинский поэт и педагог Александр Шагаров

С творчеством Шагарова читатели «Сельской нови» знакомы давно. Впервые эти стихи районка опубликовала еще в конце 1970-х. В 1985 году вышла большая подборка произведений поэта.

Александра Шагарова тогда представили, как активного участника литературной группы при редакции «СН». Дружил с местными авторами, особо тепло общался с журналистом Сергеем Пузановым. Он был в своей среде. Тонкий, интеллигентный, с таким редким сегодня качеством, как тактичность, Александр Павлович поражал и энциклопедичностью познаний, и умением общаться на равных даже с ребенком. Дипломированный лингвист, он блестяще знал французский, в трудные времена не гнушался любой работы. Пришлось трудиться даже кочегаром. Это потом были уроки иностранного языка в школе, преподавание НВП и ОБЖ.

На волне интереса к истории и прошлому Шагаров вступил в ряды казачества. Считайте, зов крови. 

10 февраля 1996-го на второй полосе районки выходит обращение правления казачьего общества «Равнодушие поощряет преступников». Процитирую часть заметки: «В одно февральское утро после торжественного построения состоялся круг казаков городского казачьего общества, на котором атаман Екатеринодарского отдела, правление городского общества награждали казачьих активистов за их деятельность в канун трехсотлетия зарождения казачества на Кубани. Среди награжденных был и подъесаул Шагаров. По профессии – учитель, по жизни – добродушный, отзывчивый человек, хороший семьянин, отец троих детей. Когда зачитывали список, Александр Павлович уже был в морге. Его тело обнаружили утром, изуродованного, с множественными травмами, ограбленного – сняли куртку, шапку. А ведь произошло это не где-то в безлюдном месте, а на одной из густонаселенных улиц города. Шагаров шел с дежурства на школьном вечере. Вся прилегающая территория вытоптана, в крови, кирпичи со следами крови. До смерти избитый человек до утра пролежал раздетый на десятиградусном морозе. Не нашлось никого из соседей, прохожих, кто бы пришел на помощь или хотя бы сообщил в милицию».

Казаки просили откликнуться очевидцев зверской расправы. Было даже заведено уголовное дело. Но, по словам сына Александра Павловича, преступников так и не нашли. Друзья и коллеги по службе, конечно, поддержали семью, но все Шагаровы и по сей день с незаживающей раной на сердце.

Память

За ночью всегда приходит день. За осенью – зима. А за жизнью – вечность. Что я могу знать о смерти, если я жив? Что я могу знать о жизни, если я еще слишком молод? Как можно писать о войне, не побывав под пулями? Как такое возможно – чувствовать чужую боль? Разве можно заглянуть в душу совершенно незнакомого человека? Я не хочу задавать эти вопросы людям. Мне кажется, что они не дадут правильного ответа.

Это слова из предисловия к книге Александра Шагарова. Издали ее родные уже после смерти Александра Павловича.

Тропа

Впереди тропа убегает вдаль.

Я иду по ней, прочь гоню печаль.

Надо мной в лучах небо светится.

На душе легко, аж не верится.

Я иду, и тень подо мной идет,

Солнце в этот час над землей встает,

Блещет радугой на траве роса.

Кто сказал, что нет веры в чудеса?

По тропе – вперед, повернуть нельзя.

И мне все равно, приведет куда.

Я доволен тем, что по ней иду

И так верю, что счастье здесь найду.

Молодые сны не летят за мной.

Я свободен, и в небо за мечтой

Устремится взгляд через все ветра.

Кто сказал, что нет веры в чудеса?

Найти тебя

Как расскажу тебе я о своей любви,

Когда я не с тобой, когда мы далеки?

Как объяснить, что я ищу тебя в толпе?

Ведь мир такой большой, и в нем пропал твой след.

Кого же мне спросить, как отыскать мечту,

Когда не знаю сам – чего же я хочу?

Но только образ твой преследует меня.

Я жду, когда с тобой опять сведет судьба.

Я виноват кругом, и в том, что не с тобой.

Я не сказал: «Люблю» и «Будь моей женой».

И ты не стала ждать и в свой вернулась мир,

Где все сомненья вмиг исчезли словно дым.

А я не знаю, что мне делать без тебя.

Пойду с друзьями в бар и выпью там вина.

Как хмель ударит в мозг,  чтобы не вспомнить все,

Я закажу себе чего-нибудь еще.

А утром я проснусь. Эх, голова болит!

И образ нежный твой передо мной стоит.

Я побегу во двор и гляну в небеса,

Увижу, как огнем горят твои глаза.

В кармане телефон уже давно молчит.

Я наберу на нем семь незнакомых цифр.

Услышу, как гудки уходят далеко,

И нежный голос твой произнесет: «Алло…»

Бессмертные

Мне кажется, что смерть нас не найдет.

Мне кажется, что смерть о нас забудет.

И много, очень много лет пройдет,

А мы еще на этом свете будем.

Того, кто не погиб тогда в бою,

Никак не сломит время или старость.

А тем, кто не шагает здесь в строю,

Давно уже бессмертие досталось.

Мы слишком часто лили в землю кровь,

Себе окопы рыли, как могилы.

Мы не умрем, мы возродимся вновь

В стихах и песнях, книгах, кинофильмах.

Ты, смерть, уже не в силах нас забрать.

Нас не отпустит в небо справедливость.

Нас столько раз пытались убивать,

Что мы давным-давно со счету сбились.

Мне кажется, что смерть нас не найдет.

Мне кажется, что смерть о нас забудет.

Никто из нас из жизни не уйдет.

Мы в памяти людей бессмертны будем.

Этюд о времени

Сегодня все так же, как было вчера,

И один день похож на другой.

Пролетают за месяцем месяц, года,

Улетает за холодом зной.

И летит, и летит время вечно вперед,

Никому не подвластно на свете.

То, что надо – добавит, что надо – сотрет

В отпечатавшемся в душах следе.

Лишь потом мы узнаем о том, что могли

Что-то сделать. Увы, не успели.

Нам казалось вчера, будто жизнь впереди,

А сегодня она пролетела.

Целуйте руки женщинам

Любите жен и дома, и в разлуке.

Пусть будет меньше с женами разлук.

Целуйте ласковые эти руки.

Что может быть святее женских рук?

Любите жен, пусть седина струится.

И не пускайте беса под ребро.

Любовь к жене столетий не боится.

Но даже в юности все без любви старо.

Не знает пусть любовь к жене опалы.

Не знает «Не хочу и не могу».

Целуйте руки женщинам усталым.

Пусть льется радость с милых женских губ.

Строка

От гнева ль, счастья ль в мире этом,

На миг, а может на века,

Одним непризнанным поэтом

Была написана строка.

Иглой как будто тонкой шита

На белом краешке листа,

Она творцом своим забыта

В последнем ящике стола.

И что несет в себе не ясно.

Одни следы карандаша?

Или написана напрасно

Частица целого стиха?

Идут года, листок желтеет,

Немного выцвели слова.

И мы вот также все стареем,

Еще не кончив все дела.

Но вот настали дни свободы

Для постаревшего листа.

Небрежно брошен он народом

К могиле своего творца.

Не помня зла о мире этом,

На верхнем краешке листа,

У ног покойного поэта

Чернела старая строка.

Твои глаза

Не могу найти покой,

Все кругом накрыла мгла,

Я от мира далеко,

Я смотрю в твои глаза.

В них не видно ничего,

В то же время там весь мир.

Я хочу его понять,

Но он призрачен, как дым.

На меня из глаз твоих

Жарко дышит бытие,

И какой-то странный блеск

Душу прожигает мне.

В них огонь и холод льда,

Равнодушие и страсть,

Незапятнанная честь,

А поверх – людская грязь.

Неизменно лишь одно:

В них сияет доброта.

И поэтому хочу

Я смотреть в твои глаза.

Я вызываю этот мир на бой!

Я вызываю этот мир на бой!

Мне надоел весь этот беспредел!

Зачем жестоко поступать со мной

И с теми, с кем сдружиться я успел?

И я кричу: «Оставь в покое нас!

И дай спокойно эту жизнь прожить!

Ведь мы живем не завтра, а сейчас.

Ведь мы живем, а ты мешаешь жить!

Мне так обидно стало за друзей!

Не трогай их! Давай, ломай меня!

Ну? Я готов! Ну, что же? Я сильней!

Сильней любого и сильней тебя!

Ну, что? Не можешь? Что же ты молчишь?

Тебе, наверно, я не по зубам?

Меня уже давно ломает жизнь.

И я привык к ударам, синякам.

А этим – жить! Они тут ни при чем.

Ты им отдай любовь и доброту.

Зачем ломать?  Мы только раз живем!

А ты в клочки всю изорвал мечту».

Я вызываю этот мир на бой!

Я не боюсь! Ну, выходи скорей!

А он, подлец, смеется надо мной.

А он все гнет и гнет моих друзей.